М. Ю., 1972 года рождения, единственная дочь вдовы генерала. Беременность матери и роды прошли без осложнений. Развивалась хорошо – ходить начала в годовалом возрасте, говорить с полутора лет. В восемь месяцев наблюдались беспричинные повышения температуры тела до сорока градусов. Дважды тяжело перенесла скарлатину – в возрасте около двух лет, затем в три с половиной года. Рано научилась читать. В школу пошла в семь лет. Училась хорошо и охотно, хотя часто страдала от простудных заболеваний. Занималась в музыкальной школе, любила цыганские песни. 

В 1981 году М. Ю., со слов матери, упала головой на корягу (левая затылочно-височная область) и потеряла сознание. Затем в течение нескольких лет у девочки временами внезапно поднималась температура. В тот же период изредка наблюдались судорожные приступы с потерей сознания. В 1985 году отец, возвращаясь из очередной инспекционной поездки, упал на вокзальной площади и умер. Дома долгое время обсуждались причины его смерти. Дочь тяжело переживала потерю отца, который нежно любил и баловал ее. Вскоре у девочки обнаружились навязчивые мысли, а затем и ритуалы: частое мытье рук, хождение по определенным линиям, свой особый способ садиться, топтание на месте перед совершением какого-либо необходимого действия. Она стала уделять значительно больше времени цыганскому языку и музыке, нежели школьным предметам. В своем воображении считала себя настоящей цыганкой, но до конца сама не верила этому. 

В 1988 году стала раздражительной, плаксивой, наблюдались приступы агрессивности. Принимала амбулаторное и стационарное лечение нейролептиками и транквилизаторами. Благодаря усилиям матери экстерном сдала выпускные экзамены и получила аттестат зрелости. В то же время думала только о цыганах; ни с кем не общалась. Дважды убегала из дома – жила в цыганской семье, приютившей ее. Занималась мелкой торговлей, гадала в поездах. К шутливым предложениям молодых цыган о замужестве относилась вполне серьезно. В свидетельстве о рождении в графе «национальность» вписала «цыганка». Мать с трудом возвращала ее домой, иногда с помощью психиатрической перевозки. При последнем ее поступлении в психиатрическую больницу был поставлен диагноз «шизофрения вялотекущая, неврозоподобная». Ко времени выписки из больницы получала нейролептики и антидепрессанты, ремиссии не было. Второго марта 1989 года мать обратилась в Институт маскотерапии.

Вместе с матерью ко мне на прием пришла небольшого роста, очень складная, похожая на цыганку девушка. Свежее лицо, большие выразительные глаза, ровные белые зубы. Она казалась красивой, но красота могла вдруг исчезнуть, и лицо становилось грубым и непривлекательным. Таким же был и характер – подвижный, изменчивый, контрастный.

Она жаловалась на головную боль, нараставшее внутреннее напряжение, которое требовало разрядки в виде бурных вспышек агрессии, импульсивных поступков. Также отмечала навязчивости, заполнявшие ее сознание (чаще во второй половине дня – в результате переутомления). В то же время на многие вопросы давала ясные и вполне реалистические ответы, лишенные недоговоренности и символики. Критически относилась к своему состоянию, за исключением идеи «превращения» в цыганку.

Инструментальные методы исследования выявили очаг судорожной активности в левой височной области и повышенное внутричерепное давление. После отмены всех нейролептиков и назначения противосудорожных средств состояние больной значительно улучшилось: навязчивые, сверхценные и бредовые идеи как бы утратили актуальность. Однако проблема не была снята, и состояние не давало повода для положительных прогнозов. Более того, возникло ощущение, что происходит медленное возвращение к исходному состоянию.

Находясь в лекарственном тупике, испробовав новые средства и их комбинации, сохраняя общую концепцию лечения, я начал работу  над портретом (3 июня 1989 года). По первоначальному замыслу психотерапия портретом должна была провести демаркационную линию между психиатрическим и неврологическим аспектом проблемы, которые пока что были сняты. Предполагалось с помощью психотерапии усилить активность противосудорожных средств и довести лечение до своего логического завершения.

Со слов матери, уже после первого сеанса М. Ю. ушла с хорошим настроением; сказала, что ей легче. Так продолжалось около года – месяц работы мы чередовали с двухмесячным перерывом. Наши отношения были простыми и ясными: больная и ее мать твердо верили мне, строго выполняли мои указания. Они лишь временами нарушались, когда я критически высказывался по поводу ее цыганского «перевоплощения». Обычно после этого надо было долго упрашивать ее возобновить очередной сеанс. Тем не менее, в общем, я продолжал критически относиться к этой идее, хотя в какой-то период поддерживал ее, вполне серьезно думая: это и есть ее судьба. В сущности, моя критика относилась к форме реализации ее идеи.

Постепенно и как-то незаметно мечта о непременном существовании среди цыган откладывалась, отдалялась и в конце концов трансформировалась в желание заняться глубоким изучением культуры этого народа. В ее жизни произошли важные события. Пока создавался портрет, она была снята с психиатрического учета, перестала числиться инвалидом по психиатрическому заболеванию; стала работать в педагогическом училище, где преподавала цыганский язык.

Мы стали уменьшать дозы противосудорожных препаратов, а затем она и вовсе перестала принимать их. Катарсисоподобное состояние наблюдалось на каждом этапе лечения, после чего решалась очередная жизненная проблема. Больная поднималась на новую ступень восприятия окружающего мира и себя в нем. Последний катарсис был особенно ярким – М. Ю. сильно волновалась перед прощанием, в присутствии матери пыталась высказать отношение к своему врачу. Радость смешивалась со слезами, голос срывался; наконец, произнеся тираду на цыганском языке, тут же перевела сказанное на русский и стремительно убежала...

В техническом отношении это был один из самых трудных портретов, так как в течение года лицо М. Ю. многократно менялось (изменялись даже размеры деталей лица). До смерти матери в 2005 году М. Ю. и ее мать поддерживали со мной дружеские отношения, с неизменным постоянством посещали меня, не пропуская ни одного праздника. После большого перерыва в 2010 году она приехала в мою мастерскую, чтобы сфотографироваться с нами. За это время изучила монгольский язык, вышла замуж за ламу из Калмыкии, детей пока еще нет, работает в посольстве Республики Монголия. 

М. Ю., 1972 года рождения, единственная дочь вдовы генерала. Беременность матери и роды прошли без осложнений. Развивалась хорошо – ходить начала в годовалом возрасте, говорить с полутора лет. В восемь месяцев наблюдались беспричинные повышения температуры тела до сорока градусов. Дважды тяжело перенесла скарлатину – в возрасте около двух лет, затем в три с половиной года. Рано научилась читать. В школу пошла в семь лет. Училась хорошо и охотно, хотя часто страдала от простудных заболеваний. Занималась в музыкальной школе, любила цыганские песни. 

В 1981 году М. Ю., со слов матери, упала головой на корягу (левая затылочно-височная область) и потеряла сознание. Затем в течение нескольких лет у девочки временами внезапно поднималась температура. В тот же период изредка наблюдались судорожные приступы с потерей сознания. В 1985 году отец, возвращаясь из очередной инспекционной поездки, упал на вокзальной площади и умер. Дома долгое время обсуждались причины его смерти. Дочь тяжело переживала потерю отца, который нежно любил и баловал ее. Вскоре у девочки обнаружились навязчивые мысли, а затем и ритуалы: частое мытье рук, хождение по определенным линиям, свой особый способ садиться, топтание на месте перед совершением какого-либо необходимого действия. Она стала уделять значительно больше времени цыганскому языку и музыке, нежели школьным предметам. В своем воображении считала себя настоящей цыганкой, но до конца сама не верила этому. 

В 1988 году стала раздражительной, плаксивой, наблюдались приступы агрессивности. Принимала амбулаторное и стационарное лечение нейролептиками и транквилизаторами. Благодаря усилиям матери экстерном сдала выпускные экзамены и получила аттестат зрелости. В то же время думала только о цыганах; ни с кем не общалась. Дважды убегала из дома – жила в цыганской семье, приютившей ее. Занималась мелкой торговлей, гадала в поездах. К шутливым предложениям молодых цыган о замужестве относилась вполне серьезно. В свидетельстве о рождении в графе «национальность» вписала «цыганка». Мать с трудом возвращала ее домой, иногда с помощью психиатрической перевозки. При последнем ее поступлении в психиатрическую больницу был поставлен диагноз «шизофрения вялотекущая, неврозоподобная». Ко времени выписки из больницы получала нейролептики и антидепрессанты, ремиссии не было. Второго марта 1989 года мать обратилась в Институт маскотерапии.

Вместе с матерью ко мне на прием пришла небольшого роста, очень складная, похожая на цыганку девушка. Свежее лицо, большие выразительные глаза, ровные белые зубы. Она казалась красивой, но красота могла вдруг исчезнуть, и лицо становилось грубым и непривлекательным. Таким же был и характер – подвижный, изменчивый, контрастный.

Она жаловалась на головную боль, нараставшее внутреннее напряжение, которое требовало разрядки в виде бурных вспышек агрессии, импульсивных поступков. Также отмечала навязчивости, заполнявшие ее сознание (чаще во второй половине дня – в результате переутомления). В то же время на многие вопросы давала ясные и вполне реалистические ответы, лишенные недоговоренности и символики. Критически относилась к своему состоянию, за исключением идеи «превращения» в цыганку.

Инструментальные методы исследования выявили очаг судорожной активности в левой височной области и повышенное внутричерепное давление. После отмены всех нейролептиков и назначения противосудорожных средств состояние больной значительно улучшилось: навязчивые, сверхценные и бредовые идеи как бы утратили актуальность. Однако проблема не была снята, и состояние не давало повода для положительных прогнозов. Более того, возникло ощущение, что происходит медленное возвращение к исходному состоянию.

Находясь в лекарственном тупике, испробовав новые средства и их комбинации, сохраняя общую концепцию лечения, я начал работу  над портретом (3 июня 1989 года). По первоначальному замыслу психотерапия портретом должна была провести демаркационную линию между психиатрическим и неврологическим аспектом проблемы, которые пока что были сняты. Предполагалось с помощью психотерапии усилить активность противосудорожных средств и довести лечение до своего логического завершения.

Со слов матери, уже после первого сеанса М. Ю. ушла с хорошим настроением; сказала, что ей легче. Так продолжалось около года – месяц работы мы чередовали с двухмесячным перерывом. Наши отношения были простыми и ясными: больная и ее мать твердо верили мне, строго выполняли мои указания. Они лишь временами нарушались, когда я критически высказывался по поводу ее цыганского «перевоплощения». Обычно после этого надо было долго упрашивать ее возобновить очередной сеанс. Тем не менее, в общем, я продолжал критически относиться к этой идее, хотя в какой-то период поддерживал ее, вполне серьезно думая: это и есть ее судьба. В сущности, моя критика относилась к форме реализации ее идеи.

Постепенно и как-то незаметно мечта о непременном существовании среди цыган откладывалась, отдалялась и в конце концов трансформировалась в желание заняться глубоким изучением культуры этого народа. В ее жизни произошли важные события. Пока создавался портрет, она была снята с психиатрического учета, перестала числиться инвалидом по психиатрическому заболеванию; стала работать в педагогическом училище, где преподавала цыганский язык.

Мы стали уменьшать дозы противосудорожных препаратов, а затем она и вовсе перестала принимать их. Катарсисоподобное состояние наблюдалось на каждом этапе лечения, после чего решалась очередная жизненная проблема. Больная поднималась на новую ступень восприятия окружающего мира и себя в нем. Последний катарсис был особенно ярким – М. Ю. сильно волновалась перед прощанием, в присутствии матери пыталась высказать отношение к своему врачу. Радость смешивалась со слезами, голос срывался; наконец, произнеся тираду на цыганском языке, тут же перевела сказанное на русский и стремительно убежала...

В техническом отношении это был один из самых трудных портретов, так как в течение года лицо М. Ю. многократно менялось (изменялись даже размеры деталей лица). До смерти матери в 2005 году М. Ю. и ее мать поддерживали со мной дружеские отношения, с неизменным постоянством посещали меня, не пропуская ни одного праздника. После большого перерыва в 2010 году она приехала в мою мастерскую, чтобы сфотографироваться с нами. За это время изучила монгольский язык, вышла замуж за ламу из Калмыкии, детей пока еще нет, работает в посольстве Республики Монголия.