Процесс скульптурного автопортретирования предполагает совместное творчество пациента и врача, причем пациент занимает в нем активную позицию. Возникает возможность длительного общения врача и больного. В атмосфере сотворчества пациент раскован, открыт общению, откровенен. Нередки признания вроде такого: «Я много лет ношу это в себе и теперь решила признаться». Так началась исповедь К. М., 1967 года рождения. Это была высокая, крупная брюнетка с короткой стрижкой, с резкими, мужскими манерами. Взгляд мягкий, нежный, беззащитный, но временами делается жестким. Говорит медленно, мелодично. Родилась в семье артиста цирка и стюардессы. Мать энергичная, волевая, педантичная женщина, была связана с криминальным бизнесом (хранение краденых вещей, наркотиков, драгоценных камней), попадала в тюрьму. Беременность матери протекала с токсикозом, роды затяжные, сухие. В детстве К. М. была беспокойным болезненным ребенком. В возрасте двух лет на фоне повышенной температуры отмечались приступы с потерей сознания, спазмом мышц гортани, нарушением дыхания, генерализованными тонико-клоническими судорогами. С 5 лет испытывала страхи, общение давалось с трудом. Питала «отвращение» к мужчинам, так как друзья матери были несдержанны с нею. Один случай не вызывает сомнения, когда ее насильно поцеловал в губы любовник матери. Хотела быть мальчиком – не могла примириться со своей «женской оболочкой». В школу пошла в шесть лет, училась легко, но были проблемы адаптации в коллективе. К. М. чувствовала свое несходство с другими девочками, она одевалась и вела себя подчеркнуто по-мужски, думала о возможном изменении пола. При этом физиологическое развитие не отклонялось от нормы, месячные с двенадцати лет, регулярные. 

С раннего детства увлекалась музыкой, обнаруживая незаурядные способности – абсолютный слух, музыкальная память, композиция. После окончания музыкального училища поступила в консерваторию. Окончила три факультета, затем работала на кафедре струнных инструментов, преподавала по классу скрипки, одновременно работала дирижером симфонического оркестра. Первое серьезное проявление болезни имело место в 17 лет. Формальная причина – ссора матери и отчима. Она вдруг стала кричать, пыталась бежать куда-то, строила кому-то «рожи». Это событие помнила частично. Говорила, что стало распирать в горле, ощутила некое давление, которое поднималось к голове, а в ногах была невесомость: «Я задыхалась и если бы там осталась, я бы, наверное, кого-нибудь убила». 

Обратились к психиатру. Лечилась у частного врача (в стационар поступала один раз, диагноз «шизофрения параноидная»). Описанный приступ повторялся два-три раза в год. С 24 лет имели место судорожные припадки с потерей сознания и частые эквиваленты с агрессией, наплывами мыслей, ощущением нереальности окружающих предметов, а также deja vu, jamais vu. 

В 1992 году диагноз «шизофрения» был нами пересмотрен, получала противосудорожную терапию. Через год, в январе 93-го, проходила курс маскотерапии в технике автопортрета. Матери помогала в опеке красивая женщина средних лет, которая находилась с нашей пациенткой в сексуальных отношениях. Она описывала приступы К. М. во время полового акта, когда та душила ее.

При поступлении поведение было демонстративным, с вызовом, иронией. Считать себя больной отказывалась, но якобы ради матери готова была выполнять врачебные инструкции. Первое время работала медленно, не- хотя, желая показать, что все это ей не нужно. О своей внешности говорила, что не нравится себе, «я не могу описать себя, я себя не вижу!» Не могла определить цвет своих волос, глаз, резко критиковала свое тело по вто- ричным половым признакам. От своей мечты изменить пол не отказывалась. Постепенно стала уделять больше времени лечению, работала с усердием, делала успехи, особенно в изображении деталей. С осознанием своей болезни появились особое рвение к работе и исполнительность в приеме лекарств. 

Наиболее яркий эпизод был зарегистрирован во время работы над автопортретом при наложении грима лечащим врачом. Эта была исповедь, продиктованная в эмоционально насыщенной манере. На одном дыхании сообщила о своих злых намерениях и действиях, имевших место с десятилетнего возраста. Вот отрывок этого признания. «Когда я была маленькой, у нас пропала собака, и мама не могла понять, куда она исчезла. А это я отвела ее в подъезд, разрезала на куски, попробовала на вкус, засунула в мешок и выбросила. С тех пор я очень часто мою руки, потому что мне кажется, что кровь моей собаки на моих руках. В другой раз я встала на кошку и стояла, пока из нее не вылезли кишки. У меня все время было желание убить человека. Однажды стояла на мосту и увидела незнакомого мужчину, мне страшно захотелось убить его, я точно представила себе, как это сделаю и как из него потечет кровь, даже чувствовала вкус его крови на своих губах. Я кинулась к знакомой, чтобы не сделать этого, потому что если это сделаю один раз, то меня уже не остановить». 

К. М. предложила нашей сотруднице выйти за нее замуж. После отказа внезапно возбудилась, стала душить ее, бить об стену. Даже несколько мужчин не могли справиться с нею, приступ прекратился произвольно через несколько минут. Сразу после приступа в течение часа наблюдалась мышечная дрожь, была дезориентированна, растерянна, взгляд был тревожный, испуганный. Больная полностью амнезировала это состояние, а при его упоминании краснела, чувствовала себя неловко: «Помню только злобу и желание крушить, ломать, уничтожать от чувства безысходности». В начале приступа, по ее словам, чувствовала вспышки яркого света, гул в ушах, тошноту и сердцебиение. После этого случая работа над автопортретом развивалась успешно, состояние заметно улучшилось. И чем большее сходство достигалось с оригиналом, тем мягче и доступнее становилась наша пациентка. С тех пор лечение проходило как по начертанному плану – приступы слабели, амплитуда уменьшалась, со временем они полностью прекратились. Ко мне относилась с нежностью и привязанностью, скрывая, быть может, первые гетеросексуальные переживания. К концу лечения мысли о смене пола не звучали, даже к своей партнерше относилась как к доброму другу. На второй этап приехала в июне 1993 года, чтобы подготовить себя для переезда на постоянное место жительства в Европу. После отъезда поступила в аспирантуру известного европейского университета, подрабатывала в качестве няни трех малолетних детей, припадков и эквивалентов не наблюдалось. 

В 1997 году я был приглашен с докладом на международный конгресс. В зале в первом ряду сидела К. М. вместе с подругой-филологом. Они пришли с целью не допустить неточностей в переводе моего выступления. Во время прений, вдохновленная успехом моего доклада, К. М.  встала и хотела рассказать историю своего «чудесного» исцеления. Я сразу прервал ее, сказал, что этого человека не знаю. Подруги покинули зал и дождались меня в соседнем кафе. 

Летом 2004 года в качестве дирижера симфонического оркестра одной из европейских столиц К. М. готовила встречу со мной, но условия гастролей не позволили нам реализовать этот план. Тетя К. М. живет в соседнем доме, и мы время от времени встречаемся с ней. Она вот уже 20 лет подробно рассказывает о текущем состоянии нашей пациентки, о ее творческих достижениях.