С. А. родилась вторым ребенком 28 января 1985 года в Москве посредством кесарева сечения. Двоюродный брат матери страдает шизофренией. В детстве перенесла корь, скарлатину, коклюш, двустороннюю пневмонию. С. А. была общительной девочкой, но постоянно ссорилась с подружками. Мать – сильная, энергичная, волевая, преуспевающий коммерсант, на которой «держится дом»; импульсивная, вспыльчивая, но добрая и отходчивая, привыкшая во всем управлять и подчинять. Отец – обаятельный с благородными манерами, осуществлял криминальную защиту бизнеса, употреблял марихуану. Отношения между супругами ровные, стабильные. С. А. относилась к отцу с любовью, но не особенно уважала; с матерью отношения были сложные, девочка сопротивлялась ее волевому, авторитарному напору. В школу пошла в 7 лет, училась хорошо, быстро все схватывала, обучалась в частном порядке английскому языку. Со слов матери, С. А. не любила купаться, говорила, что устает, ей душно. Ночью иногда вставала, разговаривала и сразу возвращалась в постель.     

Болезнь проявилась внезапно в августе 1993 года, когда, сидя за столом во время обеда, почувствовала «запах ампициллина от ветчины». Вслед за этим появились страх, дезориентированность, ощущение полета – «я себя не чувствую, я как во сне, лечу», «как будто умираю или в обморок вот-вот упаду, и взгляд застывает, а перед глазами предметы расплываются» – такое состояние длилось несколько минут, после чего С. А. заснула. Утром проснулась с трудом – «глаза хочу открыть, а они закрываются». 

Родители обратились в Московскую детскую клиническую больницу им. Морозова, была диагностирована височная форма эпилепсии, затем обратились в центр «Невромед», где диагноз подтвердился. В течение семи месяцев лечилась в Калифорнии у разных врачей, затем частным образом у президента Международной ассоциации неврологов. Принимала противосудорожные препараты; улучшений не было. Появилось чувство немотивированного страха, не отпускала родителей на работу, стала раздражительной, «нервной», быстро утомлялась. Нарушился сон – днем внезапная кратковременная сонливость, ночью не спала до трех часов; отказывалась от общего стола, ела строго определенную пищу; стремилась выйти на улицу, говорила, что ей там легче. Но избегала общения с детьми, была рассеянной, хуже училась, появились вялость, безразличие. Перед сном около получаса плакала. Приступы повторялись три-четыре раза в неделю – онемение в пальцах рук, ног, слабость, головокружение, удушье, потливость, тошнота, неприятные ощущения в животе и груди; резкое снижение настроения, агрессивность, страх (кричала «помогите!»). Бросалась на бабушку, тетю, потом ей «становилось плохо, летала и как будто спала и плохие сны видела», плакала, говорила, что ненавидит мать, а после приступа ничего не могла вспомнить. Учеба для С. А. все более и более усложнялась, она отказывалась посещать школу, требовала постоянного присутствия отца и матери на уроках; пропустила год учебы. 

В январе 1994 года мы начали работу над портретом. Соглашалась позировать только в присутствии отца или матери, но когда, со слов девочки, появились нос и глаза, то страх перестал ее беспокоить, она могла уже сидеть одна и позировать. Стала проявлять интерес к портрету; установились доверительные отношения со мной. Спала с моей книгой-альбомом, клала под подушку. Мать отмечает, что С. А. на этом этапе лепки уже ела за общим столом, чаще общалась с детьми, исчезли замкнутость, злобность и угрюмость; ночные приступы стали короче, носили стертый характер. Стала регулярно купаться (до этого 4 месяца не купалась), увеличилась толерантность к нагрузкам, стала более самостоятельной, прошел страх, постепенно отпускала от себя отца. Как будто выросла, считала мать, думает по-другому, даже изменила отношение к своей двоюродной сестре, которую раньше била, выгоняла, теперь стала любить и заботиться о ней. На видеоматериалах (голландское телевидение) видно, что девочка стала жизнерадостнее, появился румянец, физически окрепла. 

Постепенно к ней пришло осознание собственного здоровья. Однажды, 11 июля 1994 года, когда были с матерью в магазине, она сказала: «Мама, ты знаешь, я растоптала мою болезнь». «Как?» «А вот так, растоптала и все.» Во время первого ночного сеанса (12 июля 1994 года) активно помогала Дж. А. (история 17) лепить  автопортрет, и действительно удачно получилось левое ухо. В четыре часа у нее появилось страстное желание сниматься. Она вместе с оператором вышла во двор, где он снимал, как она игралась на качелях, воображая, что летает. Бросалось в глаза ее какое-то особенное состояние радости. В ожидании последнего ночного сеанса (15 июля) мать волновалась, говорила, что с ней самой происходит что-то неописуемое. С. А. сказала, что изменилось неприятное горячее ощущение, которое раньше «поднималось и застревало в груди, а сейчас подошло к шее, и мне стало тепло». Во время сеанса продолжала утверждать, что чувствует себя здоровой, болезнь прошла; портрет к утру был закончен. Я поднял девочку, позвал мать и передал ей из рук в руки со словами: «Ну вот. Получите Вашу здоровую дочь». Мать обняла, потом отпустила ребенка, закричала и разрыдалась. Рядом стояла С. А., смотрела в пол и «хитро» улыбалась.

С. А. поверила в возможность своего излечения, день и ночь думала о портрете, а перед сном клала под подушку книгу с фотографиями лечащего врача. Мать, женщина суеверная, была также фиксирована на портрете, на его «чудодейственной» силе. По завершении лечения она привела специалистов, которые дали положительную оценку художественной стороне портрета. Тогда она попросила отлить его из бронзы и установить на мраморной подставке. Купила специальную тумбу, на которую в своей квартире поставила портрет. Однако уже через полгода вернула его нам. Больная внешне резко изменялась, и мать заметила несоответствие облика этой веселой, общительной девочки, превращающейся из «гадкого утенка» в красивую молодую женщину, с выражением болезни на портрете. Противоречие росло, а присутствие портрета вне контекста лечения не давало возможности отделить от себя этот тяжелый период их жизни. Портрет вернули в Институт маскотерапии, где он занял место в архиве. Это связано и с зависимостью от врача, символизированной в скульптуре.  

Через несколько месяцев мы были приглашены на день ее рождения в ресторан грузинского посольства. Подбирая подарки, мы советовались с ее сверстницами. По выражению ее лица мы поняли, что она несколько разочарована – за время болезни и лечения она переросла свой паспортный возраст. Весной 2012 года семья в полном составе посетила наш центр. С. А. стала красивой молодой дамой. Подарила мне несколько своих свадебных фотографий. Со слов родителей, «держит весь бизнес в своих руках», коллекционирует дорогие автомобили. Поводом для нашей встречи был якобы ревнивый характер ее мужа.