Пациентка Н. А., 1977 года рождения, перенесла средний отит в возрасте двенадцати лет. В результате серии неудачных вмешательств была травмирована барабанная перепонка, снизился слух. Имели место сильные боли: ночами не спала, не отпускала от себя родителей. На улицу не выходила, боялась простудить ухо. Перешла на домашнее обучение. Через четыре года была успешно вылечена в Париже. Слух восстановился, объективных признаков отита не обнаруживала. Однако поведение оставалось прежним, так как продолжала ощущать невыносимую боль. Стала говорить об этом ощущении во втором и третьем лице, «поэтизировать» свои переживания, говорила  «Он» (фантом) с пафосом, несколько театрализованно. Сформировался комплекс сверхценных и бредовых идей. Лечилась у психиатров и психотерапевтов, но результата не было. В процессе приема значительных доз нейролептиков резко прибавила в весе (120 килограмм, при росте 175 сантиметров). При работе над портретом разговоры о фантомных переживаниях вытеснялись с трудом. 

После первого этапа портретирования (май-июнь 1999 года) боли беспокоили меньше, стала писать короткие рассказы, белые стихи, которые по рекомендации известного писателя были опубликованы. Вела популярную молодежную передачу на радио в режиме прямого эфира. В августе сумела поступить на факультет журналистики. Приехала на второй этап лечения в октябре того же года. За это время путем интенсивных тренировок сбросила около сорока килограмм веса. Диалог с врачом, которым она дорожила, имел разнообразное содержание, чаще о проблемах литературного творчества, взаимоотношений с окружающими людьми, о театре. В перерывах между сеансами признавалась, что неприятные ощущения иногда появляются, но она легко их преодолевает. Однажды по неосторожности врача и родителей она узнала, что третий этап может быть заключительным. Теперь ухо стало «болеть» регулярно, поведение было демонстративным. После третьего этапа летом 2000 года в результате бурного конфликта с врачом боль наконец-то исчезла, однако по просьбе пациентки мы запланировали еще один короткий этап. Скульптура в лечебном плане фактически была завершена, остались нужные для отливки технические доработки. 

Мы видим, что реальная боль благодаря успешному хирургическому вмешательству трансформировалась в фантомную, а последняя в процессе портретирования из внешнего плана перешла во внутренний план – в  пространство портрета. Здесь фантомный ее характер был полностью исчерпан. Однако в дальнейшем при формировании истериоформного состояния она стала символизировать фиксацию переноса по отношению к врачу, превратившись в сугубо диалогическую категорию. 

Вначале тяжелые физические ощущения у пациентки ограничили круг ее общения. То, что она даже ночью не отпускала родителей, можно представить и как попытку избавиться от мучительного состояния путем непрерывного диалога, отчаянную попытку вылечиться самой. Затем с трансформацией реальной боли в фантомную происходит наделение этих ощущений чертами реального образа, который подменил фактически ее собственный, зеркальный. Об этом свидетельствует и тот факт, что она перестала смотреть в зеркало, следить за своим внешним видом. Диалог пациентки протекал только с одушевленным, наделенным человеческими свойствами образом. Мышление стало монологичным, грубая аутизация не нуждалась уже во внешней стимуляции. Отношение к бывшим партнерам по диалогу – родителям отличалось равнодушием и жестокостью. Скульптурная реконструкция утраченного «я» постепенно разрушала фантомную основу боли, портрет (ее истинный образ) замещал созданное пациенткой патологическое визуально-вербальное образование. В структуре врач – пациент – портрет возникли предпосылки к полноценному диалогу.