Ш. А., 1963 года рождения, архитектор, склонный к философскому формулированию своих переживаний. Работал над проектом школы, часто уединялся, уходил в лес: наблюдал за распределением света в пространстве. Дома, где в одной с ним комнате жили жена и двое детей, нарастало напряжение, назревал конфликт с тещей, простой и заботливой женщиной. К тому же у Ш. А. возникли подозрения в неверности жены. После очередного скандала с тещей ушел на кухню: ощутил выход из пространства и времени – вначале блаженство, затем чувство потери своего лица. «Мне стало страшно. Жена сказала: побудь со мной. А утром понял, что потерял себя. Внутреннее сцепление как бы расцепилось. Стал как пустая бочка». Пытаясь почувствовать себя, вернуться к себе прежнему, он пошел в котельную, открыл заслонку печи и обжег кисть левой руки. Из хирургического отделения после ампутации кисти больной был переведен в психиатрическую больницу. После выписки в поисках выхода из критического состояния дважды бросался с моста в самую широкую часть залива, плыл, чтобы между жизнью и смертью вернуть потерянное лицо. 

Проект школы был заброшен, а его автор длительное время находился в психиатрическом стационаре с диагнозом «шизофрения, параноидная форма, приступообразно-прогредиентное течение». Высказывал бредовые идеи отношения, преследования, воздействия, в дальнейшем – величия. Несмотря на то, что принял стандартные сочетания лекарств, а также инсулиношоковую и электрошоковую терапии, продолжал считать себя пришельцем из Будущего, выполняющим важную миссию в интересах человечества. Около восьми лет имел статус инвалида второй группы, жил у родителей, собственная семья распалась. Попытки психиатров и психотерапевтов улучшить его состояние не приводили к успеху. 

Работа над портретом (30 мая 1987 года) шла в обстановке предельной напряженности, бурных конфликтов, нередко сеансы растягивались на многие часы. После первого катарсиса он внезапно выбежал на улицу, а вернулся с необыкновенно счастливым лицом, прижимая к груди котенка. Как потом стало известно, он по соседству с мастерской на Птичьем рынке загляделся на пятнадцатилетнюю девочку, долго стоял рядом с ней и купил у нее котенка. В этот же день стал работать над тремя оставленными до болезни проектами, которые завершил к концу лечения. Позже проекты были приняты к исполнению. 

Окончание курса лечения наступило мягко: к утру под конец суточного сеанса незаметно сел на место врача перед мольбертом и, не обращая внимания на присутствующих (фотожурналист, психолог, мать пациента, лечащий врач), дотронулся до подбородка скульптуры, более двух часов повторял движения врача (поглаживания большим пальцем правой руки подбородка), интенсивно бормотал что-то невнятное, глубоко интимное, говорил с портретом как с живым. В течение нескольких лет рецидивов не было. Со слов матери, Ш. А. успешно работает: правда, с некоторой медлительностью и, возможно, с излишней обстоятельностью; проект школы был закончен и принят, ему доверили проект реконструкции старой части родного города и один коммерческий проект. Мы получили также письмо от участкового психиатра с подробным отчетом о его состоянии.

Этот случай интересен тем, что судьбу Ш. А. отслеживали корреспонденты двух крупнейших информационных агентств страны – ТАСС и АПН.  Каждый день наш больной мог прочитать о себе, о ходе лечения в газетах и журналах на многих языках. Этот портрет был самым трудным в моей практике. Работать приходилось в условиях, когда три фотожурналиста «щелкают» фотоаппаратами, когда каждое слово записывается и готовится трансформироваться в статьи популярных изданий, когда кинооператор, сидя на полу в тесной комнате, снимает все и всех подряд, хотя мне как врачу было известно, что такие болезни не поддаются никакому лечению. Но всем нам дано было увидеть, как застарелый, многолетней давности параноидный бред с переходом в парафренный у больного с выраженным лекарственным дефектом постепенно переходил в область рационального, а лицо пациента синхронно восстанавливалось. И в самом деле, почему бы архитектору, как и художнику не считать себя единственным и неповторимым, человеком из будущего? Если бы этого не случилось, метод портретной психотерапии потерял бы общественный резонанс, прекратил свое существование.